«Я мысленно вхожу в Ваш кабинет...»

Точнее, вхожу-то как раз в свой, но одновременно попадаю в массу других кабинетов и библиотек ХIХ и ХХ веков. Это особенно явственно чувствуется ночью, когда домашние уже улеглись спать, и детские крики не отвлекают от погружения в другие миры.

Особенностью моего домашнего собрания являются многочисленные книги с автографами и экслибрисами, которые хранят энергетический заряд своих бывших владельцев — писателей, литературоведов и собирателей.

Ночью тени этих людей заполняют кабинет, начинают шептаться между собой и что-то шуршать мне на ухо. Иконы с древними ликами, портреты ХIХ века, старинные предметы интерьера дополняют общую картину и создают особую атмосферу. За окном неясными темными силуэтами проглядывают крыши Замоскворечья, а за ними вдали освещены соборы Кремля с колокольней Ивана Великого.

С детства мой письменный стол был забит вещами, которые нагромождались на нем весьма хаотично. Сейчас эта нехорошая манера перенеслась на домашний и рабочий кабинеты, но сделать я ничего не могу, хотя и понимаю, что подаю плохой пример не только подчиненным, но и своим детям. Оправданием для меня может быть то, что подобный «плюшкинизм» был характерен для многих других: как писателей, так и библиофилов. Наиболее ярко и иронично он описан у Михаила Осоргина в эссе «По поводу белой коробочки», длинную цитату из которого я позволю себе привести.

«Одно время меня стала упорно преследовать белая коробочка от какого-то лекарства, коробочка белого некрашеного дерева с отлично пригнанной выдвижной заслонкой. Было достаточно сесть за стол с добрыми намерениями (я пером спасаю человечество), как сейчас же мысль отвлекала коробочка, не нашедшая ни места, ни применения… Я утопаю в бумажках, мундштуках, ножичках, пепельницах, скрепках для бумаги, острых и тупых карандашах, зажигалках, футлярах, гребешках, штемпелях, зубочистках, стаканчиках, календарях, одних резательных ножей шесть или семь штук, пять резинок, хотя ничего не стираю, губка для марок, всегда сухая, очки для дали, для близи, для чтенья, для разговора, лупа большая и три маленьких, оставшаяся от фонарика лампочка, пипетка для бензина, складной метр, белый клей, точилки, ключики, от чего-то отпавшие и еще не приклеенные кусочки, ножницы газетныя, да ножницы малыя, прямыя, да кривыя для ногтей и на случай заусеницы, да цветной детский кубарик с цифрами, три пинцета, и уже не говорю про чернильницы, про коробочки с неизвестными мелочами, про книги, про папки, про газеты, — и все это только на столе, а если начать выдвигать ящики стола, и тот, где бумаги, и тот, где курительное, и тот, где столярные инструменты, и где фотографии, и где вообще то, что больше никуда не засунешь, или если обвести глазами книжныя полки и регистраторы, висящие защипочки с приглашениями и воззваниями, да портреты, да кружка пивная немецкая, да кинжал арабский, да тот самый пистолет, из которого Пушкин убил Лермонтова, да деревянная ложка, которой Суворов хлебал солдатские щи, да шахматы, да портфели и портфельчики, если, говорю я, все это обвести деловым взглядом задавленного и затравленного вещами человека, — то захочется из этой комнаты убежать в другую, где придется делать новую опись…»1.

Поздними вечерами я не люблю читать какую-то одну книгу. Мне больше по нраву перебирать и перелистывать отдельные тома, снимая их с книжных полок, и вспоминать обстоятельства их приобретения, рассматривать иллюстрации, расшифровывать автографы и маргиналии. Особое наслаждение — находить их описание у Н.П. Смирнова-Сокольского, В.А. Верещагина, Н.А. Обольянинова, Н.Б. (Н.И. Березин), Д.В. Ульянинского. Думаю, что это сладостное чувство — совершать путешествие вместе с книгой в прошлую эпоху и находить о ней слова восхищения, скупую похвалу или просто библиографическое описание у признанных знатоков русского книгоиздания — знакомо всем библиофилам. Блаженство, растекающееся в душе, сродни ощущениям от бокала коллекционного вина, а для многих — и гораздо более интимным переживаниям.

Обегая взглядом полки, выхватываю книги, повествующие о жизни нашей семьи.

В зеленом шелковом владельческом переплете выглядывает одна из немногих книг, оставшихся от деда — Михаила Николаевича Сеславинского, в 1920-е годы работавшего на ответственных партийных должностях в Нижегородской области. Автор — Н. Ленин, название — соответствующее: «О партийном строительстве за 20 лет». На верхней крышке переплета типографское тиснение черной краской «Тов. Сеславинскому», а в саму книгу вплетен также типографским способом отпечатанный лист с надписью «Тов. Сеславинскому от коллектива сотрудников Павловского Укома РКП(б) в память о совместной работе» и примерно двадцатью подписями его коллег чернилами. На этом листе есть карандашная пометка дедушкиной рукой с датой вручения подарка — «4/IV 24», а на титуле стоит уже папин экслибрис-штамп «Личная библиотека / адвоката / Сеславинского / В. М. / г. Горький».

Изрядно зачитанный двухтомник «Дон Кихота» Сервантеса, изданный ленинградским отделением «Молодой гвардии» в 1935 году с иллюстрациями Г. Доре, имеет свою историю. На форзаце второго тома чернильная надпись «1917–1937 гг. Вадиму в день 20-летия Великой Октябрьской социалистической революции от папы 7/XI 37 г.» Через пять лет дедушка умрет в Горьком, а еще через два года (1944) там же скончается бабушка.

Папа (Вадим Михайлович Сеславинский; 1925–2004) часто вспоминал, как в голодные военные годы пришлось почти все более или менее ценные вещи, включая книги, менять на пшено, так что немногие оставшиеся действительно являются семейными реликвиями.

Уже во взрослом возрасте отец постоянно занимался книжными приобретениями. Пользуясь служебным положением (он более 20 лет проработал заместителем председателя Президиума Горьковской областной коллегии адвокатов), папа просил адвокатов, работавших в районах области, помогать с приобретением книжного дефицита, да и сам постоянно подписывался на собрания сочинений, «рыскал» по книжным магазинам. Позже мы с ним это стали делать уже вместе, гордясь интересными находками. Так что я рос среди книжных шкафов, места в которых постоянно не хватало. Что, впрочем, происходит и сейчас.

Антикварной литературы в Горьком в то время было не так много, да мы за ней особо и не охотились по финансовым соображениям. Тем не менее остались любовно переплетенные в изящные матерчатые переплеты:

«Евгений Онегин» (знаменитое издание В.Г. Готье 1893 года с иллюстрациями академика Павла Петровича Соколова, которое снабжено особо ценной надписью: «Дорогому Мише в день 35-летия от папы на добрую память. 28 февраля 1999 г.»;

«Русская женщина в гравюрах и литографиях» — издана Кружком любителей русских изящных изданий в 1911 году;

книга В.Э. Борисова-Мусатова «Биографический очерк барона Н.Н. Врангеля» (1910);

ряд исторических дореволюционных романов и монографий.

Книги, подаренные родителями, занимают почетное место на полках, несмотря на то, что никакой букинистической ценности они сейчас не представляют. А вот во времена книжного дефицита цены на черном книжном рынке были просто сумасшедшими. Помню, что подаренный белый двухтомник Марины Цветаевой стоил в Горьком до 70 рублей, ее же «Мой Пушкин» в мягком переплете — 20 руб., а Саша Черный из Большой серии «Библиотеки поэта» — вообще 90–100 рублей.

В один прекрасный день мы даже решили на семейном совете его продать и взялись переписывать любимые стихи в тетрадки, но, к счастью, все-таки отказались от этой мысли, и сейчас этот знакомый всем библиофилам синий томик стоит у меня на полке. К нему даже добавились такие же тома А. Ахматовой, А. Белого, К. Бальмонта, М. Цветаевой, мимо которых я просто не сумел пройти в букинистическом отделе Московского дома книги на Новом Арбате, глядя, как прежние кумиры сиротски лежат на прилавке (а не под ним!) и предлагаются за какую-то символическую цену.

Среди книг, перебравшихся вместе со мной в Москву, есть несколько экземпляров литературных произведений, которые занимали умы и сердца не только моего поколения, но и вошли в золотой фонд российской и мировой литературы. В последние годы мне посчастливилось познакомиться с их авторами и попросить надписать дорогие для меня книжки.

Так из 1960-х в ХХI век шагнуло легендарное первое издание «Одного дня Ивана Денисовича» А.И. Солженицына, а уже из 1990-го — его же первое издание в СССР «Архипелага ГУЛАГ». Из 1970-х — оранжевый томик избранных стихотворений и поэм «Дубовый лист виолончельный» А. Вознесенского, а из 1980-х — «Понедельник начинается в субботу» А. и Б. Стругацких.

О временах самиздата напоминает мне собственноручно перепечатанный на папиной гэдээровской пишущей машинке «Эрика» запрещенный в те времена сборник Марины Цветаевой «Лебединый стан», взятый, как это водилось, на одну ночь. Машинописный вариант затем с замиранием сердца был отдан в переплетную мастерскую Дома быта г. Дзержинска Горьковской области, в котором мы тогда жили.

Гордостью же моей библиотеки является собрание автографов И.А. Бунина: это более 20 книг с дарственными и владельческими надписями и более 40 писем, а также письма к нему и о нем писателей из бунинского окружения. Часть этих изданий уже описаны и воспроизведены, но целостное описание собрания еще ждет своего часа.

Для примера приведу лишь одну надпись на парижском издании «Темных аллей» 1946 года:

«“Декамерон” написан был во время чумы. “Темныя аллеи” в годы Гитлера и Сталина — когда они старались пожрать один другого. Ив. Бунин».

Этот томик был подарен княжне Зинаиде Шаховской, а в середине 1970-х был привезен в СССР и попал в библиотеку одного известного писателя и журналиста, который собирал все связанное с Буниным более 30 лет. Его коллекция и попала ко мне, как, впрочем, и солидная часть архива В.Б. Сосинского. Все бунинские книжки любовно вставлены в специально изготовленные зеленые или коричневые папки и футляры с тиснением инициалов прежнего владельца «В.Л.».

По многим библиотекам разлетелись тома из библиотеки Льва Бухгейма, как правило, имеющие два экслибриса. Один из них — верхний — содержит надпись «Из книг Льва Эдуардовича Бухгейма» и порядковый номер. Верхний экслибрис — это известный гравированный экслибрис для Л.Э. Бухгейма работы У.Г. Иваска с томами Шевырева, Пыпина. Буслаева, Тихонравова и инициалами «Л.Б.» на открытом томе. Обычно эти книги «одеты» в «петцмановские» переплеты с владельческими инициалами на корешке. С десяток-другой таких томиков, преимущественно литературоведческого и мемуарного характера, стоят и у меня на полке, напоминая об этом чудаковатом одиноком собирателе, которому книги заменяли и семью, и детей, и службу. Любопытно, что один из них — это как раз воспоминания самого академика Ф.И. Буслаева, столь почитаемого Бухгеймом, изданные в Москве в 1897 году.

Некоторое время назад в Москве распродавалась очередная порция книжного собрания долгожителя российского библиофильства академика А.А. Сидорова. Мне досталась лишь малая толика этой богатой библиотеки, но ряд экземпляров с разно­образными экслибрисами, характерными карандашными пометками и инвентарными номерами, золотыми инициалами «А.С.» на корешках греют мою собирательскую душу.

Среди этих изданий выделю «Ундину» (1837) и «Наль и Дамаянти» (1844) В. Жуковского с чудесными гравюрами, 6–7 поэтических сборников В. Брюсова во владельческих переплетах, конволютик маленьких книжек издательства «Оры» за 1907 год со «Снежной маской» А. Блока, «Лугом духовным» А. Ремизова и «33 уродами» Л. Зиновьевой-Аннибал, роскошное издание «Горе от ума» с иллюстрациями Д.Н. Кардовского в переплете из красного шелка.

Интересно, что А.А. Сидоров поправлял неудачные, с его точки зрения, строки переводов В. Брюсова французских лириков XIX века, записывая на полях свой вариант. Трудно себе представить, кто еще из библиофилов мог править маэстро на свой вкус. Крайне любопытны «Граф Нулин» А.С. Пушкина с раскрашенными от руки рисунками Н.Кузьмина из 50 нумерованных экземпляров с дарственной надписью этого великолепного художника В.С. и А.А. Сидоровым, «Маскарад» М.Ю. Лермонтова с его же иллюстрациями и таким же автографом.

Не вдаваясь в описания, просто перечислю еще ряд наиболее известных владельцев тех домашних библиотек, отдельные книжки которых стоят в моем кабинете: А. Смирдин, Н. Синягин, А. Суворин, П. Ефремов, П. Фекула, М. Синицын, Г. Юдин (конечно же, с еще одним экслибрисом юдинской коллекции библиотеки Конгресса США), члены императорской фамилии, включая последних Романовых, Ф. Шаляпин, С. Шереметев, У. Иваск, Э. Голлербах, М.И. Чуванов, Н. Пешкова, Д. Бедный, К. Паустовский, казак А. Леонтьев-Истомин.

Из библиотеки Л. Глезера добрались до меня описанные в его «Записках букиниста» «Ночные часы» с автографом А.Блока, «Волшебный фонарь» с полустертым автографом М. Цветаевой, «Стрелец. Сборник 1» с тремя автографами В. Маяковского, Д. и В. Бурлюков, первый стихотворный сборник Н. Крандиевской с ее «блокадным» стихотворением, ряд других томиков.

Книги с автографами не выделены на отдельной полке, а располагаются среди других томов, но я их помню наизусть и, пробегая взглядом по полкам, слушаю великолепную симфонию еще не упомянутых мной известных фамилий: А. Островский, Н. Щербина, А.Н. Плещеев, Л. Толстой, И. Тургенев, К. Случевский, А. Сухово-Кобылин, В. Короленко, К. Бальмонт, В. Вересаев, Л. Андреев, С. Маковский, А. Белый, В. Брюсов, И. Сталин, Г. Геннади, Н. Феофилактов, М. Добужинский, А. Головин, Д. Митрохин, И. Северянин, Ф. Сологуб, Д. Мережковский, В. Немирович-Данченко, Т. Щепкина-Куперник, О. Мандельштам, А. Ремизов, А.И. Деникин, С. Есенин, М. Пришвин, А. Ахматова, А. Аверченко, Тэффи, Б. Пастернак, Е. Замятин, Н.Заболоцкий, В. Гиляровский, М. Булгаков, А. Толстой, В. Шкловский, С. Юдовин, Э. Голлербах, Э. Багрицкий, К. Паустовский, Б. Окуджава, А. Галич, Ю. Анненков, А. Тарковский.

Вот в роскошном синем переплете своей эпохи выглядывает первое издание «Ста рисунков из сочинения Н.В. Гоголя “Мертвые души”» (1846) с дарственной надписью Е. Бернардского будущему адмиралу, знатоку астрономии Семену Ильичу Зеленому, а рядом с ним стоят первое издание и описанное в одном из «Альманахов библиофила» третье издание самих «Мертвых душ» (1855) с коротким автографом на задней стороне обложки:

«Николаю Алексеевичу Некрасову от издателя».

Чуть пониже расположился увесистый том с золотым суперэкслибрисом «Из библиотеки Н. Маклакова», бывшего царского министра внутренних дел, расстрелянного в 1918 году. Его переплет выполнен в стиле XVIII века, а внутри содержит «Историю русского раскола, известного под именем старообрядства» Макария, епископа Тамбовского и Шацкого 1858 года издания, а также «Раскольничьи дела XVIII столетия, извлеченные из дел Преображенского приказа и Тайной розыскных дел канцелярии Г. Есиповым», вышедшие в свет в 1861 году.

Еще ниже пристроились пять томов из собрания сочинений Льва Толстого 1903 года издания в самых изящных владельческих переплетах, которые мне только встречались. Цельнокожаный переплет темно-зеленого и коричневого цветов снабжен очаровательным вензелем, а каждый форзац нарисован и раскрашен от руки неповторяющимися рисунками. Один том из этого собрания сочинений — «Педагогические статьи» — находится у известного московского собирателя А.А. Венгерова и описан в его знаменитой книге «В некотором царстве», а вот ко мне попали четыре тома «Войны и мира» и «Воскресение». Интересно — где же, у какого счастливчика притаились оставшиеся тома? Может быть, эта публикация и поможет им всем встретиться…

Для разнообразия упомяну о стоящей на противоположной полке книге из совсем другой эпохи и совсем другой домашней библиотеки. Это ничем не примечательное издание М. Ильина «Сегодня и вчера. Рассказы о нашей Родине» (1939) имеет следующую дарственную надпись:

«Ученице VI б класса Светлане Сталиной за отличное окончание учебного года. Москва, 5 июня 1939. Директор школы О. Леонова. Кл. руководитель ... [нрзб]». Рядом стоит синяя гербовая печать средней школы № 175 Свердловского района г. Москвы — хорошо известной образцовой школы, где учились дети Сталина, Молотова, Микояна, Берии, советских послов. Пока еще рано рассказывать об обстоятельствах приобретения этой редкости, но у меня нет сомнения, что она находилась именно в домашней библиотеке семьи Сталина.

Этот небольшой обзор дает представление о чувствах, знакомых многим библиофилам. Ощущение остановившегося времени не дает отойти от книжных полок, обитатели которых несут в себе эту связь времен. Надеюсь, что когда-нибудь уже иные поколения собирателей будут бережно брать в руки любимые мною томики и, разглядывая мои экслибрисы, скажут: «А вот книги — из библиотеки Михаила Сеславинского».



1 Осоргин М.А. По поводу белой коробочки: (Рассказы). Париж: YMСA-Press, 1947.