Уединенный библиофил

В 2013 году в Москве прошло около 70 книжных аукционов (половину из них, правда, составляют относительно небольшие торги аукционного дома «Гелос»). Есть где разгуляться состоятельному библиофилу! Да и сама книжная жизнь бьет ключом: ярмарки, фестивали, антикварные салоны, ежемесячные заседания клубов «Библиофильский улей» и  Московского клуба библиофилов. Обилен такой жизнью и Санкт-Петербург — «Бироновы конюшни», Секция книги Дома ученых им. М. Горького РАН, клуб любителей миниатюрной книги и др.

Всколыхнули букинистическую жизнь стремительные  продажи собрания ушедшего в этом году из жизни известного антиквара И.С. Горбатова на торгах аж двух аукционных домов. Но не разговоры, критические публикации и эмоции вокруг этих продаж печалят сердце рядового российского библиофила, а цены, цены, цены… Не просто кусачие, а какие-то безумные, причем не только на качественные предметы, но и на мытые-перемытые, сделанные-переделанные  экземпляры. Его Величество Лазерный Принтер и Их Высочества Сканер и Ксерокс выступают незримыми подпольными игроками современного антикварно-букинистического рынка, а борьба с выявлением их произведений становится все более трудной и изощренной. Покупателями книжных редкостей в любом, даже сомнительном виде на аукционах остаются все те же 5-7 человек, обладающие серьезными состояниями. «Узок круг этих революционеров, страшно далеки они от народа…»

Вспоминаются слова из интервью журналу «Про книги» известного собирателя, председателя Союза журналистов Москвы и главного редактора «Московского комсомольца» П.Н. Гусева: «Сегодня в аукционах все чаще “схожу с дистанции”. Бессмысленно бороться, когда цены завышены. Многие аукционы, на мой взгляд, проходят не для того, чтобы действительно продать книги, а для создания видимости этих продаж. Потом эти же, якобы проданные, экземпляры появляются и в магазинах, и вновь выставляются на торги. Я просто не могу сейчас найти интересную книгу по той цене, которую считаю справедливой. А участвовать в этой афере — в перегреве рынка — я не хочу»1.

Так и я, конечно же, не имею возможности конкурировать на торгах с крупным капиталом. Как самокритично говорит про себя в таких случаях легендарный собиратель Ренэ Герра: «Кишка тонка».

Но не сдается рядовой библиофил, ищет для себя укромные ниши. То в магазине найдет нужное издание, то на том же аукционе купит не замеченную другими глазами дезидерату.

На мое счастье часть книг из библиотеки И.С. Горбатова  продолжала продаваться в уединенном подвальчике неподалеку от Тверской улицы, переехав из магазина на Сретенке. В тишине и покое стоят сотни изданий, тематически распределенные по книжным шкафам почти в идеальном порядке. И нет большего наслаждения, чем перебирать их своими руками, разглядывая титульные листы, иллюстрации, переплеты, обращая пристальное внимание на дефекты и недостатки. А  потом поторговаться, получить скидку и еще посомневаться, потому что цены все равно высоковаты.

Была в советское время такая расхожая фраза «удивительное — рядом». Такое бывает и в книжных поисках. Больше трех лет я пытался подешевле выторговать у Игоря Семеновича экземпляр конволюта из первых четырех номеров знаменитого «Уединенного пошехонца»  за 1786 год. Легендарный первый провинциальный российский журнал — записная редкость и вожделенная мечта любого библиофила, собирающего классическую библиотеку.  Мало кто может похвастаться, что держал его в руках. И, честно говоря, все это время я удивлялся, что многочисленные состоятельные покупатели и дилеры, которые не обходили стороной  антикварно-букинистический магазин на Сретенке, не выторговали себе эту книжку. Не так уж много изданий, описанных как редкость и у  Смирнова-Сокольского, и у Геннади, и у Остроглазова, и у Н.Б.! Но на мою радость конволют продолжал спокойно стоять на полке и ждать наступления ценового компромисса между продавцом и потенциальным владельцем. И вот очередное наше свидание завершилось благополучно. И дело не только в том, что был найден финансовый консенсус (для меня он все же оказался чувствительным), но и в том, что чудесным образом в соседнем книжном шкафу обнаружился томик «Анекдотов древних пошехонцев. Сочинение Василья Березайского» 1798 года. Тут уж стало понятно, что это библиофильский бог твердо и откровенно дал понять: «Нечего сомневаться, второй раз такого случая не представится».

Сидя между шкафов за столом в уютной комнате букинистического подвальчика, я неспешно пролистывал эти два томика, восхищаясь изысканному и красноречивому слогу российских литераторов далекой эпохи.  Открываешь «Анекдоты» и видишь: «Нянюшкам и мамушкам посвящается».   А через страницу читаешь:

«Красавицы нянюшки! Любимые мамушки! Нет достойной жертвы хвалы и благодарности, коею бы воздать вам было можно за все ваши неищетныя одолжения обществу. Так — что горящий светильник во тьме, то вы точно во свете».

Чуть далее — диалоги Любоведа и Словохота. И как радостно любому книжнику читать такие вот рассуждения:

«Друг мой! Кажется, ныне у нас люди стали очень просвещенны. Ты сам припомнишь, что за весьма немного пред сим лет торговать книгами у купечествующих не почиталось торгом. Если ими и перебивались некоторые частные люди, то без всякой коммерческой дальновидности; и где же? — Стыдно сказать, в толкучем, вместе с железными обломками, наряду с подовыми, на рогожках, или на тех самых ларях, в кои на день цепных собак запирали.; так что и подойти бывало страшно. Да и какие книги были? Коли не сплошь, то большею частию разница — иноземщина — старь — запачканыя — ну сущий дрязг — иная без начала, другая без конца, третья без того и другаго, у четвертой брюхо, как ножом выпорото… Но ныне, благодаря умудрение и деятельность ума человеческаго, какое различие! Одна только книжная вывеска — так любо глядеть. А в самую лавку войдешь, словно в какой модный магазин; не вышел бы — какая чистота — какой порядок — есть на что полюбоваться и из чего выбрать для провождения с пользою времени. Одних сочинительских имен напечатана в Москве целая книга, да и то только опыт; а сколько переводов, и говорить нечего».

Оторвавшись от анекдотов, уединенный библиофил с еще большим наслаждением полистает почти 300-страничный конволют ярославского «Уединенного пошехонца». Вот натолкнется он на географическое описание о царстве стихотворства:

«Царство Стихотворства есть весьма пространно и многолюдно. Оно граничит от востоку Красноречием, от полудня Живописным искусством и резьбою, от запада Музыкою, а со стороны севера Океаном наук».

И, конечно же, захочет по аналогии сказать что-то подобное о любимом предмете:

«Царство Библиофильства есть весьма уединенно и малолюдно. Граничит оно с востоку с Воеводством Экслибриса, с запада — с Княжеством Книжной графики. С юга — с вотчиной Литературоведения и Библиографии, с севера — с Музейными и Библиотечными владениями. Сие государство библиофильское населено жителями весьма замысловатыми. Женщин промеж мущин не так много, но все оне мудрыя и собою красивыя и фигуристыя. Любят эти жители порой собираться кучами, да  толковища устраивать о книжных редкостях и предках своих достопочтенных. Бродят по книжным лавкам, все книги нюхают, за каждую так торгуются, что прямо оторопь берет. Но больше всего  любят оне уединение книжное, да чтение неспешное. Тем и живут в суете нашей суетной».

Пусть бурная аукционная и букинистическая жизнь сочетается с мероприятиями в честь славных юбилеев. Но и библиофильское уединение пусть останется в нашей жизни.


1 «Во мне жива страсть к книжному собирательству»:[интервью с П.Н. Гусевым] //  Про книги.  2013.  № 3.  С. 27.