Лесин Е., Щербак-Жуков А. Куда же без чепчиков: Михаил Сеславинский щедро делится своей любовью к книге

Мы все любим книги. И мы, пишущие эти строки. И, по всей видимости, вы, их читающие. Иначе к чему бы вам читать книжное приложение. Но все любят книги по-разному. Точнее, по-разному выражается эта любовь у разных людей. Кто-то просто читает. Ему не важно, как книга издана и в каком она состоянии. Ему важен сам текст. Но есть те, кто ценит книгу как произведение искусства. Как дорогую, красивую, приятную сердцу вещь. Есть люди, которые, взяв в руки новую книгу, обязательно глубоко вдохнут запах свежей типографской краски – нравится им этот запах. А есть те, кому милее всего на свете запах книги старой, слегка обветшавшей, но хранящей аромат времени, истории…Не каждый может себе позволить коллекционирование антикварных книг – это дорогое удовольствие. Но какая же это радость – подержать, скажем, прижизненное издание Пушкина. Или многотомную иллюстрированную «Жизнь животных» Брема. Кажется во всех нынешних переизданиях намного меньше рисунков. С одной стороны, коллекционеру трудно, хлопотно – приходится разыскивать редкости, дорого покупать, делать настоящие расследования. А с другой – счастье коллекционера достижимо и гарантированно. Добыл искомую вещь – и счастлив.

Михаил Сеславинский – несомненно, счастливый человек. Он по-настоящему любит книгу, ценит ее, знает книжное дело, историю книгопечатания. И при этом, в силу того что он долгое время находится на высоких постах, вплоть до должности руководителя Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям, у него есть возможность собирать редкие, старинные издания. Олег Ласунский в предисловии к этой книге высказывает предположение, что коллекция Михаила Сеславинского по своей ценности «едва бы вышла за пределы первой десятки (а может, и пятерки!)» среди российских частных книжных коллекций.

При этом антикварные раритеты его сердцу дороги в той же степени, как и просто издания, с которыми что-то связано.
«Поздними вечерами я не люблю читать какую-то одну книгу, – пишет Михаил Сеславинский в самой первой статье этого сборника. – Мне больше по нраву перебирать и перелистывать отдельные тома, снимая их с книжных полок, и вспоминать обстоятельства их приобретения, рассматривать иллюстрации, расшифровывать автографы и маргиналии. Особое наслаждение – находить их описание у Н.П. Смирнова-Сокольского, В.А. Верещагина, Н.А. Обольянинова, Н.Б. (Н.И. Березин), Д.В. Ульянинского. Думаю, что это сладостное чувство – совершать путешествие вместе с книгой в прошлую эпоху и находить в ней слова восхищения, скупую похвалу или просто библиографическое описание у признанных знатоков русского книгоиздания – знакомо всем библиофилам. Блаженство, растекающееся в душе, сродни ощущениям от бокала коллекционного вина, а для многих – и гораздо более интимным переживаниям».

И далее он рассказывает, какие книги попадаются ему под руки. Вот томик Ленина, подаренный его деду сотрудниками Павловского Укома РКП(б) «в память о совместной работе». Вот сборник стихов Саши Черного из Большой серии «Библиотеки поэта», который в советские годы в Горьком, где прошли детство и юность библиофила, стоил до ста рублей на черном рынке. Они однажды на семейном совете даже хотели его продать и взялись переписывать в тетрадки любимые стихи, но потом отказались от этой затеи. А вот любовно переплетенное первое издание «Одного дня Ивана Денисовича» Солженицына – в «Роман-газете»…
Не все коллекционеры открыты миру, многие прячут дорогие им коллекции от посторонних глаз. Михаил Сеславинский – прямая им противоположность. Он не только обращает свои административные возможности на благо книжному делу. Он щедро делится своими находками с максимальным количеством людей, тех, кто так же любит книгу, но у кого нет возможности самому собрать подобную коллекцию. По материалам своего собрания он выпустил несколько красочных роскошных книг: «Аромат книжного переплета: отечественный индивидуальный переплет XIX–XX веков», «Книги для гурманов: библиофильские издания конца XIX – начала XX века», «Гирлянда из книг и картинок: детское чтение в дореволюционной России». Выставки раритетов из его коллекции стали традиционными для книжной ярмарки non/fiction, проходящей в ЦДХ. Написано несметное количество статей: заметок, расследований, просто библиофильских баек… Они и составили новую книгу.

Содержание книги Сеславинского на редкость разнообразно: тут есть не только статьи и заметки, а также множество иллюстраций, есть даже анекдоты и комиксы. Разумеется, библиофильские.
Трудно не согласиться с автором: «Остается только с тихим наслаждением погружать свой разум в те времена, когда эпистолярное общение было столь интенсивным, насыщенным и элегантным». Насчет интенсивности и насыщенности – сейчас тоже много пишут, пусть и не на бумаге. А вот что касается элегантности – с этим, конечно, беда. Пишут-то по мылу (так называют часто электронную почту), а то и вовсе эсэмэски.

А вот, например, статья «О практической пользе библиофильства в семье». Начинается просто. С того, как дочери автора задали в школе «выучить монолог Чацкого»: «…Наташины ум и душа, да и, пожалуй, весь организм протестовали против этого непростого задания по литературе.

Напечатанное на плохой бумаге, в мягкой обложке, это издание «Горе от ума» специально предназначалось для того, чтобы его легко было носить в сумке, а потом не жаль было выбросить…»
Далее события развиваются по нарастающей: «Глава семьи принес из кабинета имеющиеся классические издания дореволюционного времени пьесы А. Грибоедова». И чуть ниже: «Пристальное изучение текста продемонстрировало нам полное отсутствие не только монолога Чацкого, но и пятого явления второго действия как такового». Цензура-с. Хотя сам царь велел: «Печатать слово от слова, как играется». «Впрочем, – пишет Сеславинский, – надо упомянуть, что борьба за это издание комедии длилась два года. Ставший ее официальным цензором профессор Л. Цветаев написал в Цензурный комитет примечательное письмо:

«…в 1-м и 2-м явлениях первого действия представляется благородная девушка, проведшая с холостым мущиною целую ночь в своей спальне и выходящая из оной с ним вместе без всякого стыда, а в 11-м и 12-м явлениях четвертого действия та же девушка присылает после полуночи горничную свою звать того же мущину к себе на ночь и сама выходит его встречать…»

У нас нет слов. Да, мы понимаем – особенности тогдашней орфографии и все такое, но этот «холостой мущина»…
Продолжаем следствие. «После такой напряженной борьбы издание тем не менее было напечатано по так называемой Булгаринской рукописи – авторизованному списку с надписью «Горе мое поручаю Булгарину. Верный друг Грибоедов».

Наше семейное изучение все того же монолога Чацкого в этом могострадальном издании показало, что последних 12 строчек от слов «Мундир! Один мундир!..» до слов «И в воздух чепчики бросали» в тексте нет. По всей видимости, одетые в мундиры цензоры все же не смогли пересилить себя и оставить эти обидные для них строки.

Но особенно порадовало более позднее издание 1854 года, напечатанное в типографии Императорской Академии наук. В нем монолог Чацкого занимает всего лишь 8 первых строчек».
Надо ли удивляться, что именно они и «были выучены наизусть». Причем заслуженную пятерку девочка получила-таки, «прочитав на уроке этот небольшой отрывок и проведя краткий литературоведческий анализ предыдущих изданий…».
Вот уж воистину: от библиофильства в семье только одна практическая польза.

И еще одна примечательная особенность книги, безошибочно указывающая на то, что ее автор – настоящий библиофил: к каждой из великого множества статей сборника есть сноска с подробным библиографическим описанием, где и когда была первая публикация. Нам, ежедневно переписывающим выходные данные книг, это особенно приятно.

Как все-таки нетрудно сделать счастливыми людей, когда счастлив сам.