Аромат книжного переплета

К выставке "Отечественный индивидуальный переплет XIX-XX веков"

Есть у Василия Васильевича Розанова — известного философа и писателя — чудесные строчки, чтение которых не просто «бальзам на душу», а — по известному выражению — «как будто Христос по душе прошел». В 1916 году пишет он эссе «Наши библиофилы», которое начинается со следующих слов:

«Уж если кто благочестив — то это библиофилы. На том свете, я воображаю, будет заготовлена особая комнатка: “Библиографическое отделение”, — где седые, я думаю, толстенькие из себя (от постоянного сидения) старички, нахмурив ужасно лоб, будут перелистывать книги в переплете maroquin, с золотыми когда-то и теперь, т. е. уже в то “райское время”, почерневшими обрезами, с местами порванными страничками и со вздохом над каждым таким порванным местом. А “ангелы мирные”, не изменяя Божьей службы, будут приносить им еще и еще maroquin’ов и великолепных переплетов, и изданий Эльзевиров и Альдов, и разные восхитительные миниатюры и гравюрки...»1

Вера в существование такой комнаты на небесах, конечно же, значительно облегчает «земную юдоль» и поддерживает нас в часы раздумий о неизбежной кончине бренного пути.

Когда закрываешь глаза и вспоминаешь полки своей библиотеки, то, конечно же, сразу всплывают образы книжных переплетов — богатых и изысканных, простоватых и незатейливых, издательских и владельческих. Именно последние и создают особую ауру, напоминают о своих прежних хозяевах, плетут невидимые нити, образующие связь времен. Мы берем с любовью переплетенную книгу с экслибрисом прежнего владельца, с вытиснутыми золотыми буковками его инициалами на корешке и ощущаем аромат старой московской или петербургской квартиры, а может быть — дворянского имения, а может быть — купеческого дома с темной дальней комнатой, где хранилась библиотека его хозяина. Такой же аромат исходит от картин Борисова-Мусатова. Жуковского. Добужинского и многих других художников, любивших осязаемо передать дух той или иной эпохи.

Книги из библиотек членов императорской фамилии пахнут петербургскими дворцами и Царским Селом.

Простые переплеты источают аромат публичных библиотек с их бесконечными стеллажами и читальными залами со столами и настольными лампами.

Непритязательные переплеты из мастерских Домов быта эпохи развитого социализма пахнут двух-трехкомнатными квартирами с чешскими застекленными книжными полками или полированными шкафами, в которых разместились собрания сочинений классиков, подшивки журналов и серовато-коричневые томики Дюма, Лондона или Дрюона из «макулатурной» серии.

Любительский переплет приживался в России весьма неспешно, по мере становления домашних библиотек. Ведь еще в 1871 году Федор Михайлович Достоевский вложил в уста одного из героев романа «Бесы» Шатова знаменитое рассуждение о читателе-обывателе:

«Потому что читать книгу и ее переплетать это целых два периода развития, и огромных. Сначала он помаленьку читать приучается, веками, разумеется. но треплет книгу и валяет ее. считая за несерьезную вещь. Переплет же означает уже и уважение к книге, означает, что он не только читать полюбил, но и за дело признал. До этого периода еще вся Россия не дожила. Европа давно переплетает»2.

История книжного переплета в России, как и всего прикладного искусства, имела свои взлеты и падения. Спрос рождал предложение, а читатель, один раз попробовавший «одеть» любимую книгу в приятный, например, полукожаный переплетик, вряд ли отказывался от подобного удовольствия еще раз, даже если деньги на него приходилось отрывать от самого необходимого.

Хочу в связи с этим упомянуть о малоизвестном факте, который произвел на меня сильнейшее впечатление. Георгий Эфрон — сын Марины Цветаевой через полтора месяца после ее самоубийства в октябре 1941 года возвращается в военную осеннюю Москву. Он мечется, терзаемый бытовыми проблемами, пытается получить карточки, разрешение на прописку в столице, наладить быт. Все ужасно в этот период его жизни: одиночество, бедность, очереди, долгие часы в бомбоубежище, полное отсутствие хоть какой-то перспективы. Радостных событий фактически нет, но есть отдушины. Вот что он пишет в своем дневнике 11 октября 1941 года:

«В Москве открыто говорят о том, как будет, если Гитлер войдет в столицу. Много говорят о предстоящих бомбардировках — меня это тоже очень беспокоит. Но теперь я уж окончательно никуда не выеду. За эту неделю был на открытии музыкального сезона в SalleTchaikowsky. отдал переплести “FleursduMal” Бодлера и “Poesies”Маллармэ; переплели замечательно и содрали 25 р.; в понедельник получу переплетенные «Poesies» Валери и “Poemes Saturniens” и “Parallelement” Верлена. Возможно, завтра удастся купить еще книгу Валери. Купил у Крученыха однотомник Гоголя, книгу стихов А. Ахматовой (“Из шести книг”), собрание сочинений Ильфа и Петрова в 4-х томах. “Путешествие Гулливера” Свифта, “Избранное” Есенина (издание 1934). Выменял у него же “Декамерон” (издание “Academia”) против 2 пары старых шерстяных носков»3.

Комментарии, как говорится, излишни.

Целью ноябрьской выставки «Отечественный индивидуальный переплет XIX‒XX веков», сопровождаемой каталогом с одноименным названием, является попытка продемонстрировать в сжатом виде историю того сегмента переплетного дела в России в XIX‒ХХ веках, который относится к индивидуальному или владельческому переплету.

Мы сознательно ограничиваем себя именно этой частью и не затрагиваем издательский переплет. Дело в том, что тема издательского переплета представляется фактически необъятной для столь длительного хронологического отрезка. Ведь она тесно соприкасается с проблематикой книжной графики и типографского дела. Любое же серьезное и яркое издательство (преимущественно ХХ века — «Госиздат», «Детгиз», «Земля и фабрика», «Academia» и др.) работало с переплетом (обложкой) столь тщательно и разнообразно, что заслуживает отдельной монографии на эту тему.

Индивидуальный переплет, созданный по заказу физического лица или учреждения, не столь разнообразен с художественной точки зрения и поддается определенной типологизации. Поэтому именно представление типичных переплетов той или иной эпохи является нашей целью. Конечно же, в данном издании и на выставке будут представлены образцы высокохудожественных владельческих переплетов, которые, может быть, являясь наиболее яркими образчиками, вызовут заслуженно повышенное внимание. Но предметом наших усилий не является демонстрация роскошных и высокохудожественных переплетов как таковых. Скромные труженики, повторимся, несут на себе отпечаток истории не меньше, чем их расцветающие собратья.

По этой же причине иллюстративно-выставочный ряд представлен книгами исключительно из личной библиотеки автора. Далеко не самое выдающееся, но репрезентативное книжное собрание позволяет продемонстрировать самые необходимые экземпляры, а продолжать этот ряд можно до бесконечности, что, собственно говоря, и происходит при выходе различных статей и книг библиофильского характера. Положа руку на сердце можем сказать, что подобные ограничения были сознательно применены еще и в целях элементарного удобства и облегчения процесса составления каталога и формирования экспозиции. Очень небольшой творческий, издательский и организационный коллектив продолжает практику осуществления библиофильских выставок и изданий, воодушевленный успехом прошедшей в конце 2007 года экспозиции и каталога «Книжная графика из частных коллекций».


1 Альманах библиофила.  М.: Книга, 1989.  Т. 25.  С. 239.

2 Достоевский Ф.М. Собр. соч.: в 7 т.  М.: Лексика, 1994.   Т. 4. С. 559.

3 Эфрон Г. С. Дневники: в 2 т.  М.: Вагриус, 2004.  Т. 2. С. 33.